Гори, гори, моя звезда! / рассказ

Рассказ Татьяны Копыленко "Гори, гори, моя звезда!" вышел в марте 2021 года в первом номере журнала "Звезда сегодня" (издатель - Русский литературный центр, Москва).

Журнал «Звезда сегодня» – новое литературное издание, продолжение концепции советского журнала «Звезда».

 

Татьяна Копыленко

 

Гори, гори, моя звезда!

 

Твоих лучей небесной силою

Вся жизнь моя озарена.

Умру ли я, ты над могилою

 Гори, сияй, моя звезда!

В. Чуевский*

 

Он очнулся от холода.

Какое-то время он просто лежал с закрытыми глазами, прислушиваясь к себе и к окружающему миру.

Было тихо.

Было тихо — и внутри, и снаружи.

Еще какое-то время он еще лежал неподвижно, ни о чем не думая, только прислушиваясь к этой пустой тишине.

Наконец, ему это надоело, и он открыл глаза.

Тишина действительно была пустой.

Точнее — это была безмолвная, сумрачная пустота.

Он находился в кромешной, сумрачной, безмолвной пустоте. В сумрачной, безмолвной пустыне.

Один.

Один?

Один…

Почему он один?

Кто он?

Что с ним произошло?

Почему это с ним произошло?

Сейчас день? Но, где солнце?

Ночь? Где звезды, луна?

Что это за Место?

Сколько времени сейчас? И есть ли здесь Время?

Он снова внимательно осмотрелся: его все так же окружала безмолвная, сумрачная, пустынная пустота.

Чувство безысходного одиночества, как молния, пронзило его смертельной болью, ему даже показалось, что в этой кромешной пустоте блеснула молния, и раздался раскат грома.

И снова наступила абсолютная, безмолвная, сумрачная, бесконечная пустота.

Он висел в абсолютной, безмолвной, сумрачной, бесконечной пустоте.

Он это понял, но почему-то это его не беспокоило, не пугало.

Его пугало другое: теперь он почувствовал себя одиноким.

Он ощутил себя одиноким в абсолютной, безмолвной, сумрачной, бесконечной пустоте, в мертвенной пустыне.

Одиночество сделало его несчастным настолько, что он застонал и схватился за голову.

Страх пришел потом.

И это был Страх.

А за ним пришел Ужас.

Ему было страшно не потому, что он так и не понимал, где находится.

Не потому, что он висел в сумрачной пустоте.

Не потому, что он не понимал, почему он здесь оказался.

Не потому, что он не помнил — кто он такой.

Ему стало страшно от того, что он осознал, что может остаться один — навсегда.

Навечно.

Вот это его ужаснуло.

Вот это было невыносимо.

Невыносимо настолько, что его всколыхнуло еще одно чувство: он захотел прекратить эту пытку.

Пытку Вечностью Одиночества.

Но как?

Как он может прекратить ее, эту пытку Вечностью Одиночества?

И тут он всерьез задумался о том — почему он здесь?

И, правда, почему?

Он не помнил.

И кто он, в конце концов?!

Он никак не мог вспомнить себя, хоть и очень старался.

Может быть, если он сам не может себя вспомнить, ему сможет в этом кто-то помочь?

Он забеспокоился и стал осматриваться вокруг.

Окружавший его сумрак был беспросветным, и только клочья белесого тумана иногда проплывали мимо, а где-то далеко внизу, угадывалось большое, темное, расплывчатое пятно.

Ему кто-то нужен.

Но кто?

Он должен куда-то пойти.

Но куда?

Неужели здесь нет никого, нет никакой дороги?

Он никого не видел.  Он не знал дороги, он не видел ее.

Теперь он ощутил жизненную необходимость в том, чтобы здесь оказался тот, у которого можно спросить дорогу.

«Ну, пожалуйста… Ну, пожалуйста… Пусть здесь будет хоть кто-то», — пронеслось у него в голове пока он судорожно озирался.

Сумрачная, мертвенная пустота оставалась безмолвной и бесконечной.

«Пожалуйста… Помогите мне… Пожалуйста, Господи… Помоги мне понять, я хочу знать, куда мне идти! Помоги!!!», — мысленно закричал он, и ему показалось, что снова, где-то в пространстве блеснула молния, и грянул гром.

Он еще раз огляделся: сумрачная пустота молчала.

Он закрыл глаза, уже почти не веря, почти не надеясь, что его кто-то услышит — отчаяние давило его могильной плитой, он сидел так долго —   боялся открыть глаза.

Когда он собрался с силами и все же их открыл — оказалось, что он стоит на перекрестке.

Четыре едва заметные, уходящие в никуда дороги слабо мерцали в сумрачной пустоте — это одна тусклая звезда висела в высоте, и посылала вниз свои прозрачные, истончающиеся к низу лучи.

Он стоял в центре этого перекрестка, поворачиваясь во все стороны, и — никак не мог определиться, в какую сторону ему пойти. Казалось, дороги были одинаковыми, но какое-то чувство внутри не давало ему сделать шаг по какой-то из них.

Он снова и снова поворачивался на все четыре стороны, не находя в себе сил определиться, у него уже начала кружиться голова, он застыл, а потом сел там, где стоял.

Им снова овладело отчаяние.

Он уже почти смирился.

Он уже почти не верил, что помощь придет и уже почти ее не ждал.

Он так и сидел в центре перекрестка, в забытьи, без мыслей, без надежды, без сил, без чувств, когда теплый ветерок ласково погладил его по щеке.

Это прикосновение заставило его очнуться.

Бесконечная пустота уже не была мертвой и безмолвной: откуда-то издалека до него доносился голос.

Он встрепенулся, привстал и прислушался, пытаясь определить — откуда доносился звук.

Ветерок подул сильнее, и он смог разобрать слова.

«Гори, гори, моя звезда! Гори звезда приветная! Ты у меня одна заветная, другой не будет никогда!» — сильный, словно мощное течение большой реки, бархатный, великолепный баритон пел с такой страстью, с таким непередаваемым чувством, как если бы это была его последняя в жизни  — «лебединая» песня.

Голос пел так вдохновенно, так бесконечно прекрасно, что он заслушался, и оставался неподвижным, ловя каждое слово, каждый звук…

А когда последний звук отзвучал, и даже замерло его эхо, он ойкнул, встрепенулся, поднялся и — пошел по той дороге, которая могла, как ему казалось, привести его к певцу.

На его счастье голос снова запел.

«Звезда любви, звезда волшебная, звезда моих прошедших дней! Ты будешь вечно незабвенная в душе измученной моей!..», — голос звучал упоительно, роскошно, давая надежду и заставляя в нее верить.

Он пошел быстрее, потом побежал: быстрее, еще быстрее, уже почти задыхаясь и — ужасаясь мысли, что не успеет добежать и певец перестанет петь — и он не сможет его найти.

И он останется в одиночестве.

Нет, этого нельзя допустить. И он побежал еще быстрее.

Голос продолжал звучать, наполняя пустоту своей красотой, жизненной силой, страстью, светом…

Светом?

Он остановился и осмотрелся.

Да, действительно, с той стороны, откуда доносился голос, теперь еще мерцал свет, словно огонь свечи, освещающий сумрак. Этот свет медленно разгорался, становился все ярче, наполняя пустыню жизнью…

Он судорожно вздохнул и побежал дальше по дороге.

Голос становился все ближе, свет становился все ярче, и, наконец — он их нашел.

Перед ним на перекрестке стояло двое.

Голос и Свет.

Он добежал до них уже на последнем дыхании, остановился, прижимая руку к сердцу и стараясь отдышаться.

— Помогите, прошу вас, помогите мне… Я не знаю — кто я… Я не знаю — куда мне идти… — он произнес эти слова с трудом, задыхаясь, его голос был хриплым и показался ему чужим. Он откашлялся и отдышался. — Помогите мне, прошу. Кто я? Где я? Я не знаю дороги. Куда мне идти?

— Ты тот — кем выбираешь стать. Ты там — где выбираешь находиться. Куда идти — это твой выбор, — сказали ему Голос и Свет.

— Тогда, может быть, вы мне скажете, почему я здесь оказался? Помогите мне понять это, помогите мне найти дорогу! — он с мольбой смотрел на них.

— А куда ты хочешь пойти? — спросил его Голос. — Ты меня услышал и пришел сюда. А теперь — куда ты хочешь пойти?

— Я… — задумался он. — Я не знаю… Может быть, вы мне поможете осознать, кто я, и тогда я пойму, куда мне идти?

— Ты — человек? — спросил его Свет.

— Я… — он запнулся и замолчал.

Действительно — он человек или нет?

Он мучительно думал, пытаясь найти внутри себя ответ на этот вопрос. И не мог.

— Пожалуйста, помогите… — попросил он Голос и Свет.

Те переглянулись.

— Он услышал тебя… — сказал Свет Голосу.

— Он увидел тебя… — сказал Голос Свету. — Мы можем ему помочь…

— Хорошо, помоги… — отозвался Свет.

«Лучей твоих небесной силою вся жизнь моя озарена. Умру ли я, ты над могилою гори, сияй, моя звезда!» — Голос снова запел так проникновенно, так искренно, что у него вдруг больно стукнуло и забилось сердце, а он даже и не ощущал, что до этого его сердце не билось.

Он вспомнил!

И закричал от горя.

 

…Сколько продолжалась эта битва, уже давно никто не считал — дни слились в один, непрерывный, непрекращающийся, кровавый, смертельный бой.

Две армии сошлись в непримиримой схватке.

Вдруг наступил краткий миг тишины, такой пронзительной тишины, что она казалась странной и неправильной, после несмолкаемой, бесконечной стрельбы.

Он осмотрелся — от его артиллерийской батареи осталось всего четыре орудия, остальные были разбиты, расстреляны фашистскими танками. Из всех расчетов в живых остался он один — вокруг на высоте, на поле боя и у орудий лежали мертвые бойцы.

Краткий миг передышки закончился — фашисты перешли в наступление. Он переходил от орудия к орудию, и из последних сил поднимал снаряды, заряжал пушки и стрелял по врагам.

«Сейчас, сейчас… потерпите, ребята.. наши идут… сейчас… сейчас…», — шептал он пересохшими губами. Вокруг него рвались вражеские снаряды, но он продолжал стрелять по приближающимся танкам. Три ему удалось подбить — потом снаряды закончились.

Наши уже подходили к высоте, и нужно было продержаться еще немного, еще чуть-чуть.

Он оглянулся.

Позади него лежали мертвые — его товарищи, его боевые братья. Двое из них из его родной станицы. Он должен продержаться — иначе, как он посмотрит в глаза их матерям? Он должен защитить свою родную землю — иначе, как он посмотрит в глаза своим землякам?

На сопку выехал фашистский танк и за ним был слышен рокот еще нескольких.  

Он посмотрел на врагов, потом повернулся к павшим товарищам, поклонился им в пояс и сказал: «Простите, если что не так…»

После он повернулся, взял гранаты — их осталось всего две, и пошел вперед.

Он шел навстречу вражеским танкам, вспоминая…

…напутствие отца и то, как когда-то в детстве он ему рассказывал о том, что у каждого человека есть путеводная звезда…

…руки матери, надевшие ему на шею перед уходом на фронт образок Архангела Михаила и перекрестившую его в спину…

…глаза жены, в которых застыли любовь и непролитые слезы…

…светлую улыбку сына и его звонкий смех, когда он подбрасывал его в воздух…

 …родные бескрайние степи, запах вечерних цветов, пение цикад...

Фашистские танки остановились: они с предвкушением ждали, что же будет делать солдат, оставшийся в одиночестве? Что он может сделать теперь, когда у него не осталось ни снарядов, ни поддержки? Что он может?

Они стояли, торжествуя свою победу над этим одиноким воином.

Он продолжал идти и вот уже жерла вражеских танков смотрели прямо ему в сердце.

На один вдох он остановился, запрокинул голову и посмотрел в небо, а потом спокойно, как на учениях, бросил гранату в ближайший танк, и с удовлетворением увидел, что тот полыхнул. Потом он повернулся к другому танку, двинувшему на него — тот был совсем рядом и он не успевал бросить гранату.

Что ж…

Он выдернул чеку и бросился под вражеский танк. Последнее, что он услышал — был звук приближающейся канонады, это подошли наши танки.

Последнее, о чем он подумал — они продержались.

Его похоронили вместе с бойцами из его батареи. Над могилой установили красную звезду…

 

 

Он рыдал и не мог остановиться.

Он вспомнил свою родную станицу, свою семью, то, как они счастливо жили…

Он вспомнил своих погибших друзей, однополчан, с которыми он теперь лежал в могиле далеко от родного дома.

Он — вспомнил…

И его сердце разрывалось от горя…

А когда слезы иссякли — в его сердце воцарился покой.

Он понял, что теперь знает — кто он.

— Ты —человек, подтверждаем, — провозгласили Голос и Свет.

— Спасибо, что помогли мне вспомнить. Я рад, что смог услышать и увидеть вас. Вы мне очень помогли, спасибо! Так куда же мне идти? — спросил он снова.

— А куда ты хочешь пойти? — спросили его Голос и Свет.

— Я…  — он снова задумался.

Голос и Свет переглянулись.

И Свет мягко посмотрел ему в глаза.

 

…Женщина, такая родная, такая любимая сидела у детской кроватки: мальчишка, лет пяти спал и светло улыбался во сне — наверное, ему снилось что-то хорошее, может быть то, как отец брал его на руки и подбрасывал в воздух.

На стене висело несколько фотографий: одна — общий снимок большой семьи, другая — была свадебной, а третья — фронтовой снимок, на котором он узнал себя. Эта фотография была перетянута черной ленточкой…

Он снова зарыдал — его сердце защемило. Но теперь — в его слезах любви было больше, чем страдания.

— Я хочу пойти к ним, — сказал он. — Но ведь я — умер? — в его вопросе было недоумение и сомнение.

— Зачем ты хочешь пойти к ним, ведь ты — умер? — спросили его Голос и Свет.

На этот вопрос он ответил не задумываясь.

— Я хочу защищать их… Я хочу им помогать, защищать и любить их! Я должен быть рядом и охранять их! — закричал он.

Он кричал так, словно это было последнее, что он сможет сделать в жизни.

В жизни?!

Его голос эхом разносился в пространстве, расталкивая собой куски тумана, разгоняя последний сумрак; от его голоса пространство становился все светлее и, наконец — все вокруг засияло радостным, золотым светом.

Они стояли на солнечном луче. Вдалеке, под ними, в нежной голубой дымке, была видна Земля. Рядом с ними проплывали легкие белые облака. Вокруг них голубое небо сияло своей великолепной красотой, а над ними загорелась яркая, пылающая алмазным блеском в солнечном свете звезда.

— Я могу пойти к ним? Я хочу пойти к ним. Я пойду к ним! — Он почувствовал, что настает момент прощания. — Благодарю вас за помощь. Простите, я не спросил, кто вы?

Голос и Свет снова переглянулись.

— Мы — твой Голос и твой Свет, — они улыбнулись ему. — Ты можешь к ним пойти. Иди. Лети, ангел…

Он улыбнулся им в ответ, глубоко и счастливо вздохнул, расправил свои белоснежные, сияющие крылья и — полетел.

 

____________________________

*В рассказе приводятся стихи В.Чуевского, хорошо известные читателям по романсу П. Булахова «Гори, гори, моя звезда!». Если же нет — послушайте этот романс, на мой взгляд — это шедевр.

 

Прочитать о презентации журнала можно здесь.

Прочитать рассказ на сайте русского литературного центра можно здесь.